(начало здесь)
Так откуда же взялся гуманизм в современном понимании этого слова? Нет, он не выскочил внезапно, как чертик из табакерки. Сначала я хотела расписать историю гуманизма в 20 веке подробнее, но текста получилось не просто много, а очень много. Цель этого поста, между тем, совсем иная. Я хочу сделать акцент на результатах внедрения этой идеи в общество. Поэтому историю гуманизма излагаю в одной небольшой главе.
Краткая история гуманизма в 20 веке.
Идеи ренессансного гуманизма развивались и в 1933 году вылились в Первый гуманистический манифест – программный документ религиозного гуманизма, главная идея которого состояла в необходимости создания новой нетрадиционной гуманистической религии, ориентирующейся исключительно на мирские ценности, и давалось общее представление о всемирном эгалитарном обществе.
Этот документ трудно переоценить – из отношения к человеку в нем вычленяется идея бога как некоей меры вещей, по сравнению с которой человек всегда будет заведомо ничтожным. И, кроме того, в нем сделан переход от ценности просто человека к ценности каждого. Но ценность как идея не значит сама по себе ничего, пока она не защищена набором политических прав и свобод.
На этом нужно остановиться чуть подробнее. Чрезвычайно интересная тема. Первая Декларация прав человека и гражданина, программный документ Великой французской революции, была принята Учредительным собранием 26 августа 1789.
1-я статья гласила: "Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Общественные отличия могут основываться лишь на соображениях общей пользы".
Цель каждого государственного союза, — говорилось во 2-й ст., — составляет обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека. Таковы свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению".
6-я ст. заявляла, что "закон есть выражение общей воли", что "все граждане имеют право участвовать лично или через своих представителей в его образовании", что все граждане равны перед законом и поэтому им "... открыт в равной мере доступ ко всем общественным должностям, местам и службам...".
7, 9, 10 и 11-я статьи утверждали свободу личности, свободу совести, слова и печати. 13 и 14-я статьи устанавливали равномерное распределение налогов между всеми гражданами. 15-я статья провозглашала право граждан требовать отчёта от каждого должностного лица. Последняя, 17-я ст. объявляла, что "... собственность есть право неприкосновенное и священное..."
В 1793 году перечень свобод был расширен. К ним добавились: право петиций, право собраний и право на восстание против правительства, нарушающего права народа, свобода религиозных культов, обязанность общества предоставлять работу неимущим, обеспечивать средства существования для нетрудоспособных, заботиться о просвещении всех граждан.
Отличный текст, да? Вполне соответствует современным представлениям о правах. Только вот с воплощением этих принципов было плоховато. Некоторые из равных граждан оказались равнее других, и «неотъемлемое право на безопасность» никак не защитило жителей Вандеи (включая детей), вырезанных войсками Конвента – см. первую часть поста.
В дальнейшем борьба за «практический» гуманизм, то есть за права и свободы, реально воплощающие ценность каждого человека, велась на политических фронтах непрерывно.
Результатом было принятие Генеральной ассамблеей ООН в 1948 году Всеобщей декларации прав человека. Если не читали – рекомендую, а пока пойдем дальше. К этой Декларации мы еще не раз вернемся.
В 1973 году был принят Второй гуманистический манифест, в котором идея человека как ценности уже прямо и тесно переплетаются с перечислением прав и свобод, причем количество этих свобод даже превышает перечисленное во Всеобщей декларации прав человека. Так, в этом манифесте рекомендована легализация разводов, контроля над рождаемостью и высказывается поддержка права на аборт.
В конце 20 века гуманисты разных стран объединялись (и продолжают объединяться) в различные лиги, ассоциации и союзы, создавали новые декларации и манифесты, но по большому счету эти документы есть лишь расширение и уточнение в связи с национальными особенностями положений манифеста от 1973 года.
Политическая ценность этих документов (включая 1 и 2 манифесты) близка к нулю. Они создаются частными лицами и подписываются частными же лицами, оставаясь неким письмом Деду Морозу пожеланием или лозунгом, с которым остальные члены общества могут согласиться полностью, частично или не согласиться вовсе.
И не соглашаются – современный гуманизм насквозь антирелигиозен, а количество верующих в современном мире превосходит количество атеистов.
Но вот та часть тезисов, которая защищает социальные права и отражена во Всеобщей декларации прав человека – это совсем другое дело. ООН является реальной политической силой, а Всеобщая декларация – единственным политическим документом на планете, принятым всеми странами мира.
О том, к чему приводит реализация некоторых из этих прав, я и хочу поговорить. Но сначала немного о предыстории – то есть об исторической реальности, которая предшествовала появлению ряда статей Декларации.
Право на жизнь.
Как раз об этом я писала в первой части поста. Надо только добавить, что именно количество жертв во Второй Мировой войне и привело к созданию Всеобщей декларации.
Право на управление своей страной.
Недавно я писала об избирательном праве и ограничительных цензах подробный пост. Повторяться не буду, желающие могут пройти по ссылке.
Права детей.
Каких-то особых прав детей по сравнению с совершеннолетними членами общества в Декларации не указывается. В ст. 25 говорится только о праве на соцзащиту: «Материнство и младенчество дают право на особое попечение и помощь».
На этих правах я хочу остановиться подробнее. Как ни странно это звучит, но родительская любовь и трепетное отношение к детям как качества, имманентно присущие человеку как виду – это миф, созданный современным социумом. Причем далеко не каждым социумом.
Человеку, выросшему в обществе, исповедующему такую парадигму, даже в голову не приходит, что отношение к детям может быть иным. Хотя оно было, а в некоторых странах и сейчас коренным образом отличается от принятой нами модели.
Эти вопросы подробно разбираются в замечательной книге И.С.Кона «Этнография родительства». Для тех, кто не хочет читать полный текст, приведу цитаты, позволяющие взглянуть на этот вопрос под новым углом зрения.
"Вопрос о природе родительских чувств и отношений с точки зрения наивного обыденного сознания выглядит простым, самоочевидным: родители, во всяком случае мать, - главные и естественные воспитатели ребенка; их поведение детерминируется врожденным инстинктом, потребностью в продолжении рода, а отсутствие или неразвитость родительских чувств - не что иное, как нарушение или извращение этой универсальной биологической и социально-нравственной нормы.
Однако даже поверхностное обсуждение проблемы родительства сталкивается со множеством трудных вопросов. Отношение родителей к ребенку зависит как от их собственного, так и от его, ребенка, возраста и пола. Отцы и матери неодинаково воспринимают и относятся к сыновьям и дочерям, к новорожденным и к подросткам. Кроме того, их взаимоотношения зависят от конкретных социальных условий, так что "естественное", само собой разумеющееся, нормативное для одной страны и эпохи, например, инфантицид, выглядит "противоестественным", странным и даже чудовищным в другую эпоху.…
...на ранних стадиях развития человеческого общества индивидуальное родительство вообще не институционализировалось, уход за детьми и их воспитание были делом всей родовой общины. В традиционных обществах Полинезии родительские функции и поныне, как правило, распределяются между широким кругом родственников, а детей поощряют считать себя принадлежащими к группе как целому. Исключительная индивидуальная привязанность между ребенком и его физическими родителями в таких условиях просто не может возникнуть и поддерживаться…
Я уже говорил о распространенном во многих архаических обществах инфантициде, тесно связанном с дефицитом средств к существованию…Убивали главным образом младенцев, которых считали физически или социально неполноценными, по ритуальным соображениям (например, близнецов) и т. п.
Амбивалентность, двойственность отношения к детям является, по-видимому, нормой для первобытного общества. Например, социальные нормы австралийских аборигенов, как пишет О.Ю. Артемова, не ставят жестких рамок инфантициду; в отличие от убийства взрослого, убийство ребенка не считается таким преступлением, в наказании которого заинтересовано все общество; похоронный обряд ребенка сводится к минимуму или вовсе отсутствует и т. д. Вместе с тем иметь детей считалось почетным, и не только родители и близкие родственники, но и другие взрослые члены общины обычно ласковы и внимательны к детям.
Даже такие развитые общества, как античное, весьма избирательны в своей заботе о детях13.. Маленькие дети не вызывают у античных авторов чувства умиления, их большей частью просто не замечают. Ребенок рассматривается как низшее существо, он в буквальном смысле слов принадлежит родителям, как прочая собственность.
Право полновластно распоряжаться жизнью и смертью детей было отобрано у отцов лишь в конце IV в. н. э., около 390 г. Инфантицид стали считать преступлением только при императоре Константине, в 318 г., а к человекоубийству он был приравнен лишь в 374 г.14.
Но законодательное или религиозное запрещение детоубийства не означало реального прекращения такой практики. Поучение Корана: "Не убивайте ваших детей из боязни обеднения. Мы пропитаем их и вас" (сура 17, ст. 33) (как и аналогичные христианские нормы) - только подтверждает, что подобные действия не были единичными15.
Запрещение детоубийства еще не было также признанием за ребенком права на любовь и тем более автономное существование. В Библии содержится около двух тысяч упоминаний о детях. Среди них - многочисленные сцены принесения детей в жертву, побивания их камнями, просто избиения; многократно подчеркивается требование любви и послушания детей, но нет ни одного намека на понимание детских переживаний16.
Положение детей в античности и в средние века было ужасным. Их безжалостно избивают, морят голодом, продают. Византийские императоры издают специальные законы, запрещающие продажу детей и их кастрацию - маленькие евнухи стоили втрое дороже17. Видимо, такая практика была достаточно распространенной. Недаром большинство средневековых авторов вспоминают свое детство с ужасом.
"Кто не ужаснулся бы при мысли о необходимости повторить свое детство и не предпочел бы лучше умереть?" - восклицает Августин18. В общем и целом Л. Демоз имел все основания начать свою статью "Эволюция детства" словами: "История детства - это кошмарный сон, от которого мы только недавно начали пробуждаться. Чем глубже уходишь в историю, тем ниже уровень ухода за детьми и тем чаще детей убивают, бросают, бьют, терроризируют и насилуют"19.
Разумеется, фактическое положение детей и способы их воспитания во все времена были неодинаковыми. Наряду с воспоминаниями о тяжелом детстве средневековье донесло до нас и память о нежных, любящих матерях, веселых играх со сверстниками и т. п.
Однако характерна сама амбивалентность образа детства. Младенец - одновременно персонификация невинности и воплощение природного зла. А главное - он как бы недочеловек, существо, лишенное разума.
Дискриминировали детей и в похоронном обряде. В средневековой Франции знатных и богатых людей обычно хоронили в церкви, а бедных - на кладбище. Однако юных отпрысков знати, особенно маленьких детей, также хоронили на кладбище; лишь в конце XVII в. им найдут место в фамильных склепах, рядом с родителями. Многие теологи считали ненужным служить заупокойные мессы по детям, умершим до 7-летнего возраста23.
В древней Японии новорожденных также признавали полноценными людьми только после совершения специальных обрядов. До этого убийство младенца не считалось тяжким преступлением и даже обозначалось не слово коросу "убить", а словами каэсу или модосу "отправить назад", "возвратить", что подразумевало - отправить новорожденного обратно в мир духов, вместо того чтобы принять его в мир людей24.
Наоборот, на Филиппинах уже 5-месячный плод считался в известном смысле человеком, и в случае выкидыша его хоронили с соблюдением всех обрядов25.
Это не значит, что детей "не любили". Средневековые хроники, жития святых и документы XVI-XVII вв. донесли до нас множество трогательных историй о самоотверженных и ласковых матерях и внимательных воспитателях26.
Однако целый ряд объективных причин затруднял формирование устойчивой эмоциональной близости между родителями и детьми. Высокая рождаемость и еще более высокая смертность (в результате плохого и небрежного ухода в XVII-XVIII в.в. в странах Западной Европы на первом году жизни умирали от одной пятой до одной трети всех новорожденных, а до 20 лет доживало меньше половины)28 делали жизнь отдельного ребенка, особенно если он не был первенцем, далеко не такой ценной, как сегодня.
Характерна отмеченная А.Г. Вишневским двойственность отношения к детям, отраженная в пословицах и поговорках. Одну и ту же русскую пословицу В.И. Даль приводит в противоположных вариантах: "С ними горе, а без них вдвое" и "Без них горе, а с ними вдвое"29. Существовали даже особые так называемые смертные байки, содержавшие пожелания смерти детей. В крестьянской среде господствовала установка: "бог дал, бог взял" и "на живое, так выживет".
Знатные люди пышно праздновали рождение детей, но довольно спокойно переживали их потерю. Монтень писал: "Я сам потерял двоих или троих детей, правда, в младенческом возрасте, если и не без некоторого сожаления, но, во всяком случае, без ропота"30.
Формирование индивидуальных привязанностей между родителями и детьми затруднялось и описанным выше институтом "воспитательства" - обычаем обязательного воспитания детей вне родительской семьи33. Этот обычай был весьма широко распространен в среде феодализировавшейся и раннефеодальной знати. Каковы бы ни были первопричины избегания между родителями и детьми, например, у народов Кавказа, эти нормы резко ограничивали диапазон возможных между ними контактов. У абхазов мать не должна была первое время подходить к младенцу, а отец избегал показываться рядом с ребенком в течение многих лет. Во многих случаях детей воспитывали не столько их родители, сколько деды и бабки.
Еще большее психологическое отчуждение между родителями и детьми вызывало аталычество. Ребенок, с раннего детства, если не с рождения, выраставший в чужой семье, был психологически гораздо ближе к ней, чем к собственным родителям, а родители, в свою очередь, не могли чувствовать к нему ту привязанность, которая создается лишь годами повседневного интимного контакта.
Их взаимоотношения регулировались не столько индивидуальными чувствами, сколько социальными нормами, сознанием долга, родственных обязанностей и правил этикета. Сама ролевая структура патриархальной семьи была жесткой и иерархической, основанной на принципе старшинства. Детям в ней отводилось сугубо зависимое, подчиненное положение.
Вот, например, как описывает взаимоотношения детей и родителей в русской семье XVI-XVII вв. Н.И. Костомаров: "Между родителями и детьми господствовал дух рабства, прикрытый ложною святостью патриархальных отношений... Покорность детей была более рабская, чем детская, и власть родителей над ними переходила в слепой деспотизм без нравственной силы. Чем благочестивее был родитель, тем суровее обращался с детьми, ибо церковные понятия предписывали ему быть как можно строже... Слова почитались недостаточными, как бы убедительны они ни были... Домострой запрещает даже смеяться и играть с ребенком"34.
Мемуарная литература первой половины XVIII в. пестрит воспоминаниями о побоях, издевательствах, родительском произволе и т. д.39 Даже в начале XX в. мысль, что родители должны жить ради детей, вовсе не была общепринятой. По свидетельству Р.Я.Внукова, "в крестьянском мировоззрении отсутствует пункт об ответственности родителей перед детьми, но зато ответственность детей перед родителями существует в преувеличенном виде. "Непочетники" - самая обидная кличка для детей"40.
Разумеется, не следует упрощать картину. Нормативные предписания и реальное родительское поведение никогда и нигде не совпадали полностью, причем и то, и другое было внутренне противоречиво. Стиль родительского поведения варьировал не только от сословия к сословию, но и от семьи к семье.
Воспитание детей в средневековой Франции было одновременно жестоким и небрежным. В XV-XVI вв. внимание к детям заметно возрастает, но это означало в первую очередь усиление требовательности и строгости, а отнюдь не снисходительности и любви. Теологи говорят исключительно об обязанностях детей по отношению к родителям, прежде всего - к отцу, и ни слова - о родительских обязанностях.
Автор популярного во Франции первой половины XVII в. трактата по моральной теологии писал, что если отец и сын некоего человека окажутся в одинаково бедственном положении, человек должен в первую очередь помочь отцу, потому что он получил от своих родителей гораздо больше, чем от детей41.
Достаточно равнодушно относились к детям и аристократические матери, чему немало способствовал обычай отдавать младенцев на выкармливание в чужие семьи и воспитывать детей в закрытых пансионах, монастырях и школах. Князь Талейран, родившийся в 1754 г., писал, что "родительские заботы еще не вошли тогда в моду... В знатных семьях любили гораздо больше род, чем отдельных лиц, особенно молодых, которые еще были неизвестны"44, а Руссо с грустью констатировал, что "нет интимности между родными"45. Сам Талейран был отдан кормилице сразу же после крещения, состоявшегося в день его рождения, и в течение четырех лет мать ни разу не навестила его.
Что же касается бедняков, то они просто не могли выходить многочисленное потомство. По подсчетам Ф. Лебрена46, во Франции XVIII в. из 1000 новорожденных до 1 года доживали 720, до 5 лет - 574 и до 10 лет - 525 детей. Особенно тяжелым было положение детей, отданных или просто подкинутых на воспитание в приют. Число подкидышей резко увеличилось в XVIII в. По подсчетам Ф. Лебрена, среднее ежегодное число подкидышей в Париже между 1773 и 1790 гг. составляло 5800 человек (на общее число 20-25 тысяч рождений!).
Даже в конце XVIII - начале XIX вв., когда детоцентристская ориентация прочно утвердилась в общественном сознании, сделав родительскую любовь одной из главных нравственных ценностей, "буржуазные разглагольствования о семье и воспитании, о нежных отношениях между родителями и детьми"47 ужно воспринимать критически". (полный текст книги лежит здесь).
Хотя Кон и говорит о детоцентристской ориентации в XIX веке, но и в начале ХХ века декларируемая ценность детской жизни отступала перед реальностью. Любое стихийное бедствие, ведущее к недостатку ресурсов в социуме – например, неурожай – вызывало всплески инфантицида. Этот факт не афишируется историками, но свидетельства остались, и отрицать их невозможно.
Фотография из Челябинской области. Голодомор в начале 20 века. На табуретке - отрубленная голова ребенка. Это убийство поможет выиграть несколько недель жизни женщине и ее старшим детям
Ну ладно, на этой фотографии – простая крестьянка. Но ведь были еще и просвещенные, духовные люди. Уж они-то смотрели на любовь к детям по-другому? Далеко не всегда. Вот вам пример.
Марина Цветаева в двадцатом году сдала обеих дочерей в приют, потому что занималась творчеством. Работать она не хотела даже за продуктовые карточки, она хотела творить. Поэтому, уходя из дома на поэтические посиделки, двухгодовалую младшую, Ирину, привязывала за ногу – чтобы ребенок не ел из помойного ведра. А пшено, которое выдавали по детским карточкам, меняла на табак – она много курила. К тому же, признавалась она, кашу пшенную ненавидела с детства, предпочитала детские скудные обеды, которые советская ненавистная власть выдавала на детей… Младшая дочь умерла в приюте от голода; психологическая травма была так сильна, что хоронить дочь поэтесса не стала. Похоронили за счет государства, в общей могиле. Зато были написаны очень проникновенные стихи об умершем ребенке (отсюда).
Что вспоминать былое, скажете вы. Былое? О, нет. Случаи массового, я подчеркиваю – массового – инфантицида – норма жизни в некоторых странах и сегодня. О каких странах я говорю? Посмотрите на таблицу. По горизонтали отмечено соотношение количества рождающихся мальчиков на 100 девочек.
Нормальное соотношение количества рождающихся мальчиков – 105 на 100 девочек. Соотношение полов в Китае сильно отличается. Почему? Причина столь же проста, как и ужасна: новорожденных девочек убивают.
В Китае испокон веков девочки считались обузой. Народная китайская пословица гласит, что растить дочь это все равно, что поливать огород соседа. Каждая семья мечтает о сыне не только как о продолжателе рода, но и кормильце, человеке, который будет заботиться о родителях в старости; разрешение иметь лишь одного ребенка естественным образом привело к инфантициду, а соответственно, и к гендероциду. Считается, что убийство девочек является продуктом взаимоотношений в традиционном патриархальном обществе, где ценность мужчины как такового всегда стоит на порядок выше ценности женщины.
В 1990 г. были опубликованы исследования, в ходе которых выяснилось, что по меньшей мере 100 млн девочек были убиты после рождения, из-за принудительных абортов или абортов, сделанных после определения пола ребенка на УЗИ. За 20 лет эта цифра увеличилась.
И где тут место материнской любви?
Хорошо, в Китае (и Индии) все эти зверства связаны с перенаселением, недостатком ресурсов и дикими с нашей точки зрения культурными традициями. Но у нас-то все хорошо? Рождаемость низкая, ресурсов достаточно – детей убивать нет необходимости. Это ведь достижение цивилизации? К чему это достижение приводит, я напишу позже. А пока перейдем к правам инвалидов.
(окончание здесь)