После первого курса, сдав сессию, я вернулась домой в Вильнюс.
- Съездим на денек к Гене в Марцинконис, - предложила мне бабушка. – Колосовики пошли, грибов насобираем.
Геня, или Евгения, была родной сестрой моей бабушки. Единственная из пяти сестер, она жила в деревне. Не знаю, что там происходит сейчас, но тогда, в 1973 году, деревушка под названием Марцинконис представляла собой затерянные в лесах на окраине Литвы несколько сотен домов. Работало местное население на крохотной лесопилке с допотопным оборудованием, да по осени сдавало грибы в грибоприемный пункт. Именно грибы приносили жителям деревни основной доход. В лес за грибами местные ходили не с корзинкой, а с телегой. Копеечные цены, за которые государство принимало отборные белые, подосиновики, подберезовики и лисички, позволяли, однако, получить за сезон такие деньги, на которые можно было жить весь год.
Делать мне было нечего, а собирать грибы я всегда любила. Тем более Геню, в отличие от остальных сестер, я не видела ни разу в жизни.
Мы приехали в Марцинконис. Баба Геня оказалась грузной неповоротливой бабушкой лет 75, жившей в классической деревенской хате с русской печкой. На небольших окнах висели пыльные тюлевые занавесочки, в углу – икона богоматери с веночком из бумажных цветов и лампадой. Встретила нас Геня с радостью. Расцеловавшись с сестрой, внимательно осмотрела меня – родственница как-никак. «Выросла, выросла у тебя внучка», - сказала, улыбаясь. Впрочем, внучек у моей бабушки было три, поэтому я была не очень уверена, что меня идентифицировали правильно. Кроме Гени, в избе находилась еще одна бабулька. Пани Гайлюшова - так ее звали окружающие. Соседка бабы Гени, бодрая и живая старушка, она помогала Гене по хозяйству, когда ту прихватывали хвори, да так и осталась жить у нее в избе, оставив свой дом дочери и зятю. Двум бабкам вместе было веселее.
Выпив чаю, мы с бабушкой пошли в лес. Колосовики уже отходили, а до «настоящих» грибов было еще далеко, но корзину белых, подберезовиков и подосиновиков мы набрали довольно быстро. Сыроежки и прочую пластинчатую хню местные за грибы не держали.
- Вот молодцы, сейчас грибочки пожарим, - обрадовалась Геня.
Сама она за грибами не ходила уже давно – гулять без дела в деревне не приучены, а заниматься промышленными заготовками не позволяло высокое давление и слабое сердце.
Началось приготовление обеда. Откуда-то из недр печки пани Гайлюшова вытащила чугунную сковороду размером с колесо "Запорожца", из связки лука, висящей на стенке, отрезала несколько луковиц и растопила печку. Мы с бабушкой чистили картошку, грибы и лук. Когда огонь разгорелся, на сковородку было вывалено мелко порезанное сало и грибы с луком. Чугунок с картошкой уже скрылся в недрах печи. К столу подали каравай черного хлеба. На каждый ломоть хлеба бабульки клали толстый ломоть сала.
- Сухо без сала-то, в рот не лезет, - объяснила баба Геня, заметив мой удивленный взгляд.
Грибы тоже буквально плавали в смальце. Густо посыпанные укропом и зеленым луком, надерганным пани Гайлюшовой в огороде, выглядели они соблазнительно.
- Что-то у меня печень стала последнее время побаливать, - пожаловалась баба Геня сестре.
Я была потрясена. В 75 лет, обедая фактически салом с салом, она жалуется на то, что «стала побаливать печень»! Железное здоровье было у наших бабушек!
Грибы – тяжелая еда. Съев половину того, что положили мне на тарелку щедрые бабушки, я отвалилась.
- Не ест Таня ничего, - озабоченно сказала пани Гайлюшова. – Худая такая. Наверное, болеет.
Бабки кивали головами. Мои 90-60-90 казались им признаком тяжелой неизвестной хвори.
Доев грибы, баба Геня заварила чай, разлила его в щербатые фаянсовые кружки с прожилками, образующимися в эмали от долгого употребления. Встав на цыпочки, пани Гайлюшова достала с печки корзину. В корзине содержался стратегический запас – она была полна сигаретных пачек. Ни до того, ни после того я никогда не видела таких сигарет. Квадратные, как у «Беломора», пачки голубого цвета из дешевого рыхлого картона. Жизнерадостными белыми буквами на них было написано название: «Парашют» и изображен бесхитростный белый купол со стропами, парящий в голубом небе. И ниже: сигареты, сорт 1, цена – 7 копеек. Сигареты были без фильтра. Высушенные досуха, они загорались от самой слабенькой искры и сгорали в три затяжки. Крепость табака была такая, что дым кубинских сигар казался рядом с ними слабым невнятным ароматом. Геня и пани Гайлюшова умиротворенно закурили.
- Сейчас гости придут, - сообщила Геня. – Казимировна собиралась, и Ядвига тоже.
Гости пришли. Казимировна, высокая худая старуха в очках и без одного переднего зуба и Ядвига – еще статная, с высокой грудью, тетка помоложе своих соседок. Видно было, что в этом доме они бывают часто.
- Ну что, начнем? – спрашивает Геня собравшихся.
- Начнем, начнем. Доставай! – одобряют гости.
Пани Гайлюшова приносит картонную коробку и, поставив ее на стол, вытаскивает оттуда карточки лото и мешочек с бочонками. Из отдельной коробки на стол высыпают пуговицы – закрывать квадратики с выпавшими числами. Всем раздают по три карточки, и игра начинается. Играют на деньги – 5 копеек партия. Казимировна ведет первую игру.
- 88, - объявляет она.
Ядвига закрывает число на карточке.
- 5!
Геня довольно сопит – у нее целых две пятерки.
- 25!
- 64!
- 7!
Игра набирает обороты. Под дружный разочарованный вздох окружающих Ядвига закрывает линию, потом вторую. Поджав губы, Казимировна, продолжает выкрикивать числа.
- 63!
- 37!
Все, кроме моей бабушки, курят. Курят, прикуривая одну сигарету от другой. Сизое облако повисает под потолком, вбирая в себя и без того тусклый свет лампочки под выцветшим красным абажуром с оборкой. С каждой минутой оно становится гуще, расползаясь по комнате. Скоро дым начинает щипать глаза, но на это никто не обращает внимание.
- 3!
- 48!
Жарко. По лбу Казимировны ползет капля пота. Она утирает ее краешком белого платка, завязанного под подбородком, и продолжает игру.
- 15!
- 21!
Ядвига выигрывает, забирая ставки. Начинается новый круг. Его ведет Геня. Надев очки, дужки которых соединены веревочкой, она вглядывается в цифры на бочонках.
- 66!
- 30!
- Матка боска Ченстоховска! – призывает высшие силы бабушка.
- Пся крев! – ругается Ядвига.
Третий круг, четвертый, пятый… Ставки растут. Польские слова чередуются с русскими и литовскими. Ядвига выиграла уже 1 рубль 35 копеек. По деревенским меркам это реальные деньги. Казимировна расстроена. Криво улыбаясь щербатым ртом, она косится на икону в углу. Иконы почти не видно – сигаретный дым заполнил избу целиком. Только вокруг стола, в мутном желтоватом пятне света двигаются морщинистые лица и мелькают узловатые пальцы.
В десять часов гости собрались уходить. В деревне рано встают и рано ложатся спать.
- И часто вы так играете? – спрашиваю я Геню.
- Часто. Почти каждый день. А что еще в деревне делать вечерами?
Утром мы с бабушкой уезжаем.
До сих пор у меня перед глазами стоит эта картина. Бессмысленно растраченные часы, месяцы, а может быть, и годы жизни – пустота, которую пытаются заполнить пустотой.
Вот и все мои впечатления от трех столкновений с жизнью в деревне – скука, каторжный труд или пустота. Не слишком привлекательный фундамент для желания изменить образ жизни – сменить городской асфальт на зелень полей и лесов.